Каждая четвёртая женщина, работающая в медиа, сталкивалась с домогательствами на работе — сообщает Forbes. По данным проекта #ТыНеОдна, более половины пострадавших от харрасмента никак не борются с агрессорами и не сообщают о них. Политическая сфера не стала исключением. Мы поговорили с четырьмя активистками о том, как сексуализация влияет на жизнь и карьеру женщин в российской политике.
Читайте также: «Стеклянный потолок», репродуктивное давление и домашнее насилие: права женщин в России
Ты можешь сколько угодно быть подкованной в своей теме, но это не гарантия того, что тебя не низведут до объекта, обсуждая твою внешность
Иллюстрация: Софья Липаткина / Скат media
— Что конкретно для вас означает проявление сексуализации?
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Московскую городскую Думу:
— Превращение женщины из работницы, преподавательницы, учительницы, депутатки, активистки и госслужащей в набор из параметров внешности — вот, что такое сексуализация.
Эрвин Вейков, радикальная феминистка, экс-координаторка убежища для жертв насилия «Крепость»:
— По словам профессора Мельбурнского университета Шейлы Джеффрис, сексуализация — неудачный термин, поскольку он намекает, будто секс, по умолчанию, плохая вещь. Между тем, плохим аспектом является порнографичность культуры и культурных кодов: создание культуры проституированных женщин — слабых, покорных «мужскому взгляду». То есть, сексуализация — это одна из сторон объективации человека женского пола. Агрессивный способ поставить одну из нас на место. Или самой на это «место» встать.
— Сталкивались ли вы и ваши коллеги с сексуализацией?
Надя Ева, экс-пресс-секретарка Либертарианской партии России:
— Женщин в политике часто сексуализируют. Чего только стоит история с Дашей Хейкинен, которая пришла на мероприятие в чулках, и её фотография разлетелась с комментариями о её бёдрах. Ты можешь сколько угодно быть подкованной в своей теме, но это не гарантия того, что тебя не низведут до объекта, обсуждая твою внешность. Недавно я наткнулась на новое обсуждение Любови Соболь, которая изменилась в весе и её называют «мамой Стифлера».
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Я не могу сказать, что много сталкивалась с этим явлением живьём в российском политическом активизме. Возможно, дело в выборе тусовок. Моя деятельность была связана с двумя группами: правозащитниками и либертарианцами. В 2020 году активисты Либертарианской партии России (ЛПР) создали движение «Гражданское общество» (ГрОб), куда стали приглашать всех желающих, обещая помочь продвигать собственные повестки. Я на тот момент занималась небольшими феминисткими ивентами, связанными с делом Юлии Цветковой. Например, мы проталкивали её дело в соцсети ФБК, чтобы те обратили внимание и сделали ролик. Очень быстро стало понятно, что в одиночку какую-то серьёзную работу тянуть тяжело. Так что, когда меня пригласили в ГрОб, я вступила — а потом помогла создать «Феминистическую фракцию» и запустить её работу. Одним из наших первых проектов стала «Крепость» — убежище для людей, страдающих от домашнего насилия в ковидный карантин. Активистка Адда Альд придумала идею, а Михаил Светов, основатель ГрОб, покрыл аренду из личных денег (без вопросов и условий). Либертарианцы связались с правозащитниками — мы получили правовую помощь. Дальше оставалось только вкалывать, чем мы и занимались: полностью волонтёрский проект, который помогает 24/7. Либертарианцы и правозащитники относились ко мне и моим коллегам уважительно. Группа людей, которые занимаются бесплатной социалкой после работы, — явно не место для токсичных отношений. Иначе убежище бы развалилось. А оно проработало вплоть до войны. Мы помогли сотням людей.
— Кто проявляет сексуализацию? Зависит ли это от того, является человек вашим политическим оппонентом или сторонником?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Я сталкиваюсь с сексуализацией как от политических оппонентов, так и от тех, с кем мы условно «на одной стороне». От ближайших соратников я сексуализации не ощущаю — мы потому и соратники, что они понимают, что это такое и почему это неприятно.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— К удивлению для себя я обнаружила, что среди той аудитории, которая активно меня сексуализировала, моих политических оппонентов больше, чем моих потенциальных сторонников. Многочисленные дикпики мне присылали вперемешку с изображением свастик и Власова. Я подозреваю, что сказать какую-нибудь невнятную пошлость для таких подписчиков означало иметь возможность «надругаться» надо мной и в политическом плане, доказать таким способом своё идеологическое превосходство.
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Безусловно, наши подопечные могли сталкиваться с сексуализацией со стороны тех людей, от которых бежали. Но мы сами? От коллег и соратников? Нет.
Позиция помощницы депутата, в традициях 00-х, сексуализируется: у людей есть некоторые представления об образе и дресс-коде. С этим связаны и предложения сходить попить чай в рабочий кабинет, и тесные прижимания в рабочем лифте
Валерия Райт. Фото из личного архива
— На каком этапе политической деятельности вы заметили сексуализацию? Было ли это связано с ростом уровня медийности?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Уровень медийности, конечно, влияет — больше людей обращают на тебя внимание, считают классной и успешной (что для многих сексуально), но сексуализация была всегда — просто по факту того, что я женщина.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— На первом этапе погружения в публичную политику мне было очень тяжело отличить сексуализацию от простых комплиментов, которые, на самом деле, имеют право на своё существование при нормальной и адекватной форме подачи. Я испытала на себе это явление на своей избирательной кампании в Мосгордуму. Условно, я могла написать пост о плохо проведённом капитальном ремонте во многоквартирном доме, а в обсуждениях к публикации встретить комментарии о длине моих ног или размере бюста.
— Как проявлялась сексуализация?
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— С появлением «Крепости» у меня стала расти медийность, а вместе с этим стали приходить личные хейтеры Светова: ультра-левые активисты, которых безумно раздражало, что «правак» популярен и у него есть реальная поддержка, выходящая за пределы соцсетей. И эти люди воспринимали меня и моих соратниц не как личностей, а как собственность неприятного им политика — и отпускали сальные гадости в наш адрес. Особенно старались те, кто идентифицировали себя как «феминистки». Но вот досада: я практически не размещаю своих фотографий. И не снимаю обнажёнки. Как радикальная феминистка я не собираюсь себя объективировать. Нет фотографии — нет повода ничего писать. Пользуйтесь лайфхаком. Возможно, девушки, которые некрасиво вели себя по отношению ко мне и моим коллегам, руководствовались личным опытом — потому что сами любят размещать фотографии без одежды и нередко получают неприятные комментарии. В большинстве случаев сетевая травля, хотя и может быть неприятной и пугающей, редко выходит за пределы одного конкретного «пузыря» в одной конкретной соцсети. В моем случае клевета из-за сотрудничества с ЛПР приостановила мою политическую деятельность на раннем этапе — как человеку непубличному с непривычки стало тяжело. А сексуализация? Нет. Потому что её не было. Нынешние коллеги, правозащитники и журналисты, тоже не позволяют себе сексуализировать женщин. Они слишком поглощены работой — тяжёлой и опасной — и попытками обустроить новую жизнь, после того как старая разбилась вдребезги. Ни тебе порнографических фотографий и мемов, ни обсуждения размеров груди деятельниц оппозиции. Тоска! Даже поругаться не о чем, а ведь иногда так нужно!
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Позиция помощницы депутата, в традициях 00-х, сексуализируется: у людей есть некоторые представления об образе и дресс-коде. С этим связаны и предложения сходить попить чай в рабочий кабинет, и тесные прижимания в рабочем лифте.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— Чаще всего мне приходилось в свою поддержку слышать фразу: «Я не верю в выборы и политиков, но пусть хотя бы мой представитель в Мосгордуме будет красивый». Но мне такая «поддержка» не нужна и большую часть кампании мне пришлось этот принцип отстаивать. Мужчин это провоцировало на сальности, неуместные шутки либо открытый флирт, в то время как женщины проявляли мизогинию. Второе, наверное, в большей степени меня задевало, чем первое, но в силу понимания природы мизогинии мне удавалось пропустить это через себя. К слову, сексуализацией не брезговали и мои оппоненты из мэрии: через чёрную агитацию мне настойчиво приписывали образ «соблазнительницы», «любовницы депутата», «эскортницы» — вполне частный сценарий от чёрных политтехнологов, когда нужно опорочить репутацию кандидату-женщине. Ни слова про профессиональные качества, идеологические взгляды, опыт работы — для женщины её слабым местом будет её сексуальность. Можно сказать, что политтехнологи «продают» избирателям негативные стереотипы о женщинах в политике, включая идеи о том, что их успех зависит от их внешности.
Надя Ева, экс пресс-секретарка ЛПР:
— В моём профиле нет откровенных фото, но даже небольшое декольте становится предметом обсуждения, если ты медийная персона. В какой-то момент я даже начала подыгрывать комментариям в духе «пресс-секс ЛПР», делая вид, что меня это не задевает.
Для большинства интересующейся выборами аудитории, к сожалению, я была именно набором внешних черт, а не политиком. Люди больше обсуждали мой внешний вид вместо моей политической программы или хотя бы образования и квалификации
Дарья Багина. Фото из личного архива
— Вы боретесь с сексуализацией или принимаете её?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Я стараюсь бороться: разговорами и подробными рассказами о личном опыте (иногда весьма стрёмном).
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— Я берусь сказать только за себя, что сейчас могу воспринимать проявления сексуализации с юмором, либо же вообще не принимать это близко к сердцу. Но я не берусь обесценивать опыт тех женщин, которые столкнулись с этим, и чья политическая деятельность была полностью обесценена из-за сексуализации. Иногда при дурном настроении могу позволить «огрызнуться» на неуместную сальность от комментатора в Twitter, но не более.
— Препятствовала ли сексуализация вашей политической деятельности?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— К сожалению, есть ощущение, что сексуализация моей деятельности только способствовала — потому, что я женщина и мой пол и внешность выходят на передний план. Думаю, я смогла бы сделать всё то же самое исключительно своим умом, но воспринималось бы это по-другому.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— И да, и нет. С одной стороны, как только я вышла на большую политическую арену Москвы, заявив о своих намерениях стать депутаткой МГД, для большинства интересующейся выборами аудитории, к сожалению, я была именно набором внешних черт, а не политиком. Люди больше обсуждали мой внешний вид вместо моей политической программы или хотя бы образования и квалификации, больше рассуждали о том, «через чью постель» я попала на этот политический подиум вместо того, чтобы обратить внимание на весь проделанный моей командой путь из общественных кампаний и реальной помощи жителям города в решении их проблем. В своей общественной деятельности я хочу строить такую траекторию, в которой сексуализация унижает не меня, а тех, кто к ней прибегает, и хочу, чтобы вся политика для женщин стала таковой.
Надя Ева, экс-пресс-секретарка ЛПР:
— Да, как и любые проявления сексизма. Когда в СМИ появилась статья о том, что ко мне приходила полиция, вместо распространения информации мужчины-комментаторы обсуждали мою внешность и тот факт, что меня назвали пресс-секретаркой, а не пресс-секретарём.
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Мне не кажется, что мой опыт какой-то исчерпывающий. В конце концов, это узкий срез взрослых, образованных трудоголиков, положивших жизнь за свои убеждения. Но ведь и вся политическая тусовка — это узкий срез российской интеллигенции. Достаточно неплохая её часть, если так подумать. За годы, наверное, можно набрать каких-нибудь неприятных публичных инцидентов или высказываний политиков — тот же Навальный никогда не отличался сдержанностью. Но составляют ли они какой-то тренд? Скорее, избирательный список обид.
Стоит заметить, что российская культура неоднородна. И сама сексуальная объективация тоже неоднородна
Эрвин Вейков. Фото из соцсетей
— Есть ли на ваш взгляд в сексуализации какие-то плюсы?
Надя Ева, экс-пресс-секретарка ЛПР:
— Никаких плюсов быть не может, когда вместо твоей личности обсуждают размер твоей груди, длину ног и ширину бёдер.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— Нужно отдавать себе отчёт, что сексуализация действительно помогает привлечь к себе внимание в части раскрутки личного бренда. Я думаю, не секрет, что некоторые женщины в политике выбирают сексуализацию как стратегию, чтобы привлечь больше голосов избирателей. Но такая стратегия в политике несёт гораздо больше вреда, чем пользы. Женщины должны завоёвывать представительство во власти не внешним видом, угождая фантазиям мужчин, а создавать свою политическую силу так, чтобы социальным лифтом в политике можно было пользоваться, ориентируясь не на мужчин, а на женщин.
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Если вернуться к изначальному определению «сексуализации», на которое я ссылаюсь, то порнографичность: сексуализированная одежда, шпильки, предметы фетиша и связанная с ними культура потребления (самообъективация, поведенческие коды) — стали доступны российским женщинам очень недавно. И то не всем. Во многих регионах это до сих пор показатели невероятного успеха: символы красивой жизни с претензией на некую идеализированную виртуальную заграницу — выдуманный нами самими рай безудержного потребления и идеальной красоты. То, что для профессора Джеффрис было само собой разумеющимся, для поколения моей матери (и, отчасти, моего) было бы свидетельством или крайней маргинализации (вышла на трассу), или крайне высокого достатка (стала женой олигарха). Или принадлежности к токсичным молодёжным субкультурам, внутри которых само-сексуализация и агрессивный ответ на неё нормализованы.
— Откуда берётся сексуализация?
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— Источники сексуализации: стереотипы и мужская вседозволенность, обеспеченная засильем мужчин в политике. Простой пример: когда лидер фракции одной из крупнейших партий в стране открыто домогается до журналисток и издевательски подшучивает над этим со своими коллегами в социальных сетях — остальное мужское сообщество ощущает, что может при желании выражать такой же уровень пренебрежения и обесценивания по отношению к женщинам (речь про Леонида Слуцкого, лидера фракции ЛДПР в Госдуме, — прим. ред.)
Надя Ева, экс-пресс-секретарка ЛПР:
— Существует мнение, что сексуализация — это механизм психологической защиты. Например, при страхе публичных выступлений часто советуют представить слушателей обнажёнными, чтобы расслабиться. Может быть, мужчины просто боятся женщин в политике?
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Стоит заметить, что российская культура неоднородна. И сама сексуальная объективация тоже неоднородна. Как и война, это дело молодых, лекарство против морщин: с возрастом женщины обычно становятся невидимыми. Мешки под глазами, лишний вес, недостаток сил, чтобы ухаживать за собой, — и «девушка, как вас зовут, какая красивая, куда бежишь» превращается в «женщина, куда вы прёте». Не говоря уж о том, что десятилетия советского опыта принудительного «равенства» сильно изменили культуру общения на более отстранённую. И на более равную: несмотря на все шутки о «главной милфе российской оппозиции», политолога Екатерину Шульман уважают, как эксперта, к её мнению прислушиваются. Журналистки, может, и предлагают закрасить ей седину — а журналисты прикусывают язык. Громкие случаи сексуальной объективации в российской политике в основном создаются российской властью. Вспомните слитые фото Анастасии Васильевой или видео Любови Соболь — этим не их коллеги занимались, а сотрудники всем известных трёхбуквенных контор. И вопрос про «вдуть Певчих» тоже поднял бесталанный кремлёвский пропагандист, а не гостивший у него на передаче оппозиционный политик.
Даже оппозиционно-настроенный всеобщий любимчик Оксимирон умудрился сексуализизировать Екатерину Шульман. Что значит «нету милфы сексапильней»? Тебе 36 лет, ты сам милфа
Надя Ева. Фото из личного архива
— Как на ваш взгляд сексуализация влияет на положение женщин в политической сфере жизни общества?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Сексуализация влияет на психологическое состояние политикессы, это влияет на всю сферу. В любой момент найдутся зрители, которые спишут твои достижения на образ, «женские чары» и внешность. Это неприятно. А ввиду того, что сфера предполагает, что ты всегда на виду, неизбежно начинается обсуждение «возрастных изменений». Сексуализация предполагает и то, что тебе будут приписывать определённые, далёкие от реальных мотивацию, способы достижения целей и продвижения.
Надя Ева, экс-пресс-секретарка ЛПР:
— В мужском мире женщин принято оценивать как объект для секса. Даже оппозиционно-настроенный всеобщий любимчик Оксимирон умудрился сексуализизировать Екатерину Шульман. Что значит «нету милфы сексапильней»? Тебе 36 лет, ты сам милфа. Ты всегда «слишком»: слишком сексуальная, слишком красивая, слишком некрасивая, слишком худая, что «не за что подержаться», или слишком полная «мама Стифлера».
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуме:
— Перед женщиной появляются новые преграды: в ней начинают видеть не профессионала или выразителя общественного мнения и политической воли граждан, а объект с набором сексуализированных черт. Из-за этого перед женщиной встаёт задача получения гораздо большей квалификации и опыта для завоевания того уровня репутации, до которого мужчине нужно только вставить пару раз слов в нужном месте. Так и выходит, что в роли помощниц или рядовых активисток оказываются талантливые и трудолюбивые женщины, а на местах депутатов и высокостатусных «функционеров» часто пребывают мужчины, не имеющие навыков или усердия, но обладающие уверенностью в себе и сопутствующей ей наглостью. На системном уровне это становится одной из причин диспропорции между мужчинами и женщинами в политике. Большинство рычагов власти разбирают между собой мужчины, и женщина попросту теряет субъектность, наверху некому представлять её интересы, некому говорить о домашнем насилии, трудностях в сочетании карьеры и заботе о детях.
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— В целом, я не думаю, что сексуализация — это существенная проблема: как для оппозиционного политизированного сегмента, так и для большого российского общества. К сожалению, найти известную феминистку, у которой хватит яичников это сказать, довольно тяжело. Всем очень хочется придумывать нарративы виктимности на ровном месте, потому что это хорошо заходит и гораздо проще, чем проводить какой-то реальный анализ и заниматься тяжёлой работой «в поле». Поэтому снова самой приходится выкручиваться.
— Что мы как общество можем или должны сделать с сексуализацией женщин в целом и в политике в частности?
Валерия Райт, помощница депутатки Мосгордумы:
— Обсуждать, обсуждать и ещё раз обсуждать, чтобы сексуализация стала неприличной в нашем обществе.
Дарья Багина, политическая активистка, экс-кандидатка в Мосгордуму:
— Я не уверена, что западные способы борьбы с сексуализацией женщин, как, к примеру, «культура отмены», могут быть эффективно применимы в России сегодня и, велика вероятность, что они могут быть больше использованы как инструмент политических распрей, а не для достижения безопасного климата для женщины. Чтобы женщина была личностью, а не секс-объектом, ей нужно больше уверенности и более твёрдое положение в обществе, а чтобы их завоевать — необходимы власть и ресурсы. Также мужские коллективы, в политике и общественной жизни на рабочем месте, не должны покрывать или игнорировать обесценивание женщин своими коллегами и товарищами, а открыто порицать и не допускать такое поведение, поддерживая женщин, ставших жертвами сексуализации.
Эрвин Вейков, радфем, экс-координаторка «Крепости»:
— Не постите, девки, нюдсы — и всё у вас будет хорошо в политике. Пока ФСБ не придёт.
Редакторы: Лев Гяммер и Аделаида Бергман
