31 октября экоактивист Аршак Макичян сообщил, что суд лишил его и его семью российского гражданства из-за якобы ложных сведений. Суд постановил, что в личном деле Макичяна не хватает документов, которые потеряло МВД. Адвокат активиста Ольга Подоплелова назвала такое решение суда, «высосанными из пальца, чтобы наказать Аршака за его активизм». Впереди у Макичяна ещё аппеляция в российских судах, после которой он официально получит статус апатрида — лица без гражданства.
Я считаю, что это очень неудобно для властей, что я — не представитель «титульной нации», всё же высказываюсь за многих россиян и очень многие россияне со мной соглашаются
Иллюстрация: Софья Липаткина / Скат media
По данным ООН, сейчас в мире около 15 миллионов людей, которые не имеют гражданства. Такие люди не имеют права на передвижение, образование и медицину. ООН также недовольна, что количество апатридов растёт с каждым днём, однако справится с этой проблемой невозможно: такие люди не признаются ни одной страной.
В России могут лишить единственного гражданства, если человек осуждён по террористической или экстремистской статье, либо за «ложные показания», как в случае с Макичяном. Но стоит отметить, что шестая статья Конституции запрещает лишать гражданина РФ его гражданства.
Более того, Россия подписала Европейскую Конвенцию о гражданстве. В этом документе говорится, что «никто не может быть произвольно лишён своего гражданства», а странам «следует избегать безгражданства». Также Россия подписала ещё один международный договор — Конвенцию ООН о сокращение безгражданства. В этой Конвенции говорится, что ни одна страна, подписавшая этот документ, «не должна лишать никакое лицо своего гражданства, если такое лишение сделало бы это лицо апатридом».
Но, несмотря на все правовые нормы, российские власти, кажется, нашли новый способ давления на оппозиционеров — лишать людей единственного гражданства. Мы поговорили с Аршаком Макичяном о том, как на него повлияет лишение гражданства, об активизме и экологии.
Я по профессии скрипач, и боялся, что мне что-то сломают
Аршак Макичян. Фото из соцсетей
— Когда вы начали заниматься оппозиционной деятельностью?
— Я начал заниматься активизмом в начале 2019 года. Первая протестная акция, на которую я сходил — марш Бориса Немцова. До этого я боялся участвовать в любых протестах, потому что я по профессии скрипач, и боялся, что мне что-то сломают. К тому моменту я уже долго думал, как я могу заниматься активизмом. Узнал про климатический кризис и для меня было удивительно, что никто в России этим не занимался и, начиная с 2019 года, я каждую пятницу выходил на пикеты. В какой-то момент мы начали общаться с другими активистами и создавать Fridays for future: с лета 2019 года мы перевели манифест, начали организовывать структуру, и я решил остаться в России, до этого я планировал продолжить образование в Германии, бросил скрипку и всё время уделял активизму.
Если говорить про прямое участие в политике — в январе 2021 года я решил, что активизмом заниматься довольно сложно, потому, что если до пандемии наше движение росло и наши активисты выходили на улицы, то с начала пандемии все протесты были под запретом. Я выходил один и каких-то перспектив, что наше движение будет развиваться, не было, пока не закончится пандемия. Я решил поменять стратегию и попробовать поучаствовать на выборах в Госдуму. Написал «Яблоку», они согласились меня выдвинуть, у нас долгое время шли переговоры насчёт округа. Когда у них прошёл съезд, на котором они должны были официально принять решение, они меня решили не выдвигать, несмотря на обещания и большую подготовительную работу.
После того, как они не меня не выдвинули, я поучаствовал в кампании Алёны Поповой, где вёл отдельную экологическую кампанию. На выборах стало понятно, что выборов в России больше нет, и я вернулся в активизм и продолжить выходить в пикеты.
Несмотря на то, что я этнический армянин, для меня важно было иметь возможность себя называть россиянином
Фото: Лукас Стратман
— Как часто за это время вы сталкивались с репрессиями?
— За это время очень много разного взаимодействия было с властью. Меня задерживали больше пяти раз, арестовывали на шесть суток за организацию пикета из трёх человек, несмотря на то, что мы подавали уведомление о согласовании — нам незаконно отказали. Ну и были разные попытки, чуть ли не подкупы, потому что наше движение было международным, и какие-то «ватные» движения хотели использовать нас для своих каких-то политических целей. Были странные случаи, когда ко мне подходили разные люди, представлялись блогерами, а потом оказывалось, что эти люди связаны с «Единой Россией». Но было ощущение, что меня не трогают на серьёзном уровне потому, что это международная тема и российское государство пыталось использовать тему климата для продвижения каких-то своих целей. А так, как у меня была большая международная узнаваемость, меня не так чморили, как других активистов. Я чувствовал своё привилегированное положение и понимал, что мне нельзя останавливаться.
— Как связываете лишение гражданства с вашей политической деятельностью?
— Поступили угрозы уже год назад «Яблоку». Мне один из руководителей партии сказал в приватной беседе, что, если они меня выдвинут, — меня лишат гражданства. Если посмотреть на само дело, то оно просто абсурдно. Каких-либо причин лишать меня или мою семью гражданства — нет. Те формальные причины, которые они указывают, просто смешны: дом, где мы зарегистрированы находится в плохом состоянии, какие-то у них там утеряны документы с основанием, на котором нам выдали гражданство, они сами потеряли документы, а мы виноваты. Все эти факторы. И то, что я с первого дня войны активно выступал против неё. У нас с моей партнёркой свадьба была 24 февраля, так получилось. У меня на рубашке было написано Fuck the war и эти фотографии завирусились. Мы очень много давали интервью для крупных международных СМИ. Наверно, российскому режиму не нравилось, что мы выражаем мнение российского гражданского общества, что огромное количество людей выступают против войны. Мы говорили это не с позиции, что Россия должна быть уничтожена. Мы пытались говорить то, как мы это чувствуем: что мы любим эту страну, это наша страна и мы не хотим, чтобы это происходило. Для меня было важно продвигать здоровый патриотизм. Несмотря на то, что я этнический армянин, для меня важно было иметь возможность себя называть россиянином.
Мне кажется, так как в России очень много меньшинств, многие люди обособленно себя чувствуют. Считают, что это русская война и она их не касается. По этим причинам люди находят себе оправдание и не высказываются против войны. Я же говорю, что ответственность наша есть и неважно, какой ты национальности. Я считаю, что это очень неудобно для властей, что я — не представитель «титульной нации», всё же высказываюсь за многих россиян и очень многие россияне со мной соглашаются.
Я пытаюсь достучаться до европейских политиков, чтобы мне помогли
Фото: Виталий Малышев
— Собираетесь ли вы как-то бороться за российское гражданство?
— Да, процесс продолжается. Сейчас мы тянем с апелляцией, чтобы выиграть время, найти хоть какие-то решения. Мы подадим апелляцию и в России, и на международном уровне, потому что Россия всё ещё часть ООН. Думаю, на международном уровне у нас больше перспектив. Спасибо юристам «Первого отдела» и независимым юристам, которые с ними сотрудничают. У нас целая команда юристов работает. Благодаря ним у нас появилось пять месяцев, чтобы морально подготовиться, что такое может случиться.
— Лишение единственного гражданства может как-то помешать вашему пребыванию в Германии?
— Я получаю визу по загранпаспорту. Если европейские политики не проснутся и не предложат мне какой-то помощи, я просто не смогу получить новую визу. Беженство я не хочу просить, потому что мне важно иметь возможность путешествовать, у меня партнёрка учится в другой стране. Беженство для меня пока ещё не вариант. Я пытаюсь достучаться до европейских политиков, чтобы мне помогли.
— Если сравнивать экологию в России и европейских странах — кто лидирует?
— Это такое несравнимое. Потому что в Европе много богатых стран, у них больше ответственности, так как больше ресурсов: интеллектуальных, технологических и политических, потому что там демократия. А у России ничего этого нет. До меня и до нашего движения не было климатического активизма в России, никто ничего не знал. А в Европе это была серьёзная тема. Если я один в России долгое время выходил в пикеты за климат, то в Европе это были сотни тысяч людей. Сейчас это самая важная тема. В Германии 40–50% получают от возобновляемых источников энергии, а в России меньше 1%. И, плюс ещё, Россия — страна, у которой большая часть экспорта — ископаемое топливо. Это очень плохо и с точки зрения экологии, и в экономическом плане: мир уже переходит на другие источники энергии и это необратимый процесс.
Сейчас будут переговоры по климату и там будут обсуждать помощь наиболее уязвимым странам. Вот недавно в Пакистане были наводнения и люди потеряли дома. Такого будет всё больше. И мы, как страна, которая занимает четвёртое место по выбросу парниковых газов, несём за это ответственность. Но, конечно же, российская официальная делегация будет продвигать какие-то свои интересы, чтобы санкции сняли с каких-то олигархов и чиновников, и будут шантажировать этим мир. Если бы у нас было нормальное правительство, а не шайка бандитов и воров, то мы бы жили все намного лучше и могли бы помогать другим странам решать проблемы с климатическим кризисом. Вот за такую страну я борюсь.
Экология — это очень политический вопрос
Фото: Karol Roller
— Почему российские власти борются с экоактивистами, ведь они не несут угрозы для чиновников?
— На самом деле, угрозы для чиновников — правда. Потому что основная цель чиновников — заработать как можно больше денег и меньше усилий для этого потратить. Поэтому у нас зарабатывают не за счёт того, что что-то создают, а тем, что строят жилые комплексы в парках, вырубают леса и продают, продают нефть, уголь, газ. И, если посмотреть в угольных регионах, какая ситуация с загрязнением воздуха, то там заболеваемость и смерти от болезней, связанных с дыхательными путями, выше на десятки процентов. Очевидно, что у чиновников другие интересы, нежели у людей. И очень часто они начинают бороться за это и очень часто побеждают. Экология — это очень политический вопрос. Я не был одним из тех экоактивистом, который говорил: «Давайте договоримся с властью». Я говорил, что без системных изменений мы не справимся с климатическим кризисом. Поэтому ко мне и применяются такие новые репрессии.
— Что должно измениться в России, чтобы экологическая ситуация поменялась в лучшую сторону?
— Во-первых, в России нужна новая власть и демократические инструменты. Даже если сейчас пришёл бы к власти Навальный, я продолжил заниматься протестами и активизмом. Потому что нам нужны изменения на каком-то очень глобальном уровне, люди об этом не знают, и, возможно, даже не готовы. Без каких-то институтов и прав человека мы не сможем добиться изменений на том уровне, на котором это необходимо.
Демократические инструменты нужны для того, чтобы, когда у кого-то стоят свалку под окнами, он мог бы выйти на улицу и сказать, что это нехорошо и бороться за свои права на благоприятную окружающую среду. Если этих институтов не будет — мы не сможем построить нормальную Россию будущего.
И второе — жить без изоляции от внешнего мира. Например, когда леса горели в Австралии, всем миром скидывались и отправляли гуманитарную помощь. А когда леса горят у нас, чиновники говорят, что нет денег тушить. Когда люди теряют свои дома, по десять тысяч им раздают и говорят: «Ну что? Живите дальше». И таких катастроф будет всё больше. Поэтому важно, чтобы были какие-то связи с международным сообществом, чтобы мы могли вместо что-то делать.
Редакторы: Аделаида Бергман и Лев Гяммер
Материал подготовлен при поддержке «Фонда Бориса Немцова за свободу»
